— Надо было заехать в какой-нибудь монастырь или музей, чтобы культурно обогатиться, — вдруг сказал я.

— Не надо, — ответила она, — не надо обогащаться. Давай лучше запомним эти минуты. Посмотри, какая красивая река!

Около нас была небольшая тихая заводь, где на темной поверхности плавали большие зеленые листья и белели цветы кувшинок с желтыми сердцевинками. На другой стороне реки ехал трактор с прицепом. В прицепе сидели молодые бабенки, которые прокричали нам, чтобы мы не теряли время.

— И в самом деле, — сказала она. — Пора подкрепиться перед купанием.

…Мы уезжали уже вечером, когда солнце начало касаться верхушек далеких деревьев, а над нашими головами запищали голодные комары.

— С точки зрения колхозниц, мы сегодня потеряли время, — сказал я, включая фары. — Целый день потеряли.

— Организмам надо иногда взвихряться, — улыбнулась она. — Ты же сам рассказывал про работников посольства в Анголе, которые раз в неделю устраивали своим организмам встряску — в этот день у них не было во рту ни капли спиртного!

— Потом ты будешь вспоминать этот день, как один из самых счастливых, — тихо добавила она.

Трудно быть волшебником

— Хочешь, я подарю тебе все звезды с неба?

— А что, у тебя денег совсем нет?

(Услышанное)

Преподаватель чертит на доске кубы со вписанными сферами. Или что-то более сложное. Он поворачивается к нам спиной и долго стучит мелом по зеленой доске. Иногда он оглядывается и следил, чтобы мы перерисовывали эти сферы и кубы в свои тетради. Закончив рисунок, он отряхивает руки, подходит к окну и смотрит, как за темными стеклами падает снег.

Мы все звали его Казаном. Иногда — «Плешивым Казаном». Мы все представляли, что в молодости он был похож на Казанову. Казан был высок, его черные волосы были редки, он тщательно их зачесывал набок, прикрывая лысину.

— Вы знаете, что на свете самое главное? — вдруг спрашивает Казан, не отрывая взгляда от кружащихся за окном снежинок.

— Любовь? — робко предлагает Наташка, первая красавица нашей группы. Она поправляет свои густые кудри и оглядывается на нас.

— Правильно, — говорит Казан.

Он отрывается от окна и начинает разглядывать Наташку. Она сначала выпрямляет спину и одергивает свитер, чтобы показать свою полную грудь, потом смущается, сутулит плечи и склоняется над тетрадкой.

— Правильно! — повторяет Казан. — А знаете ли вы, кто заслуживает любви?

— Пламенные революционеры? — спрашивают с заднего ряда.

— Квартира-дача-машина, — уверенно говорит Генка, у которого никогда и рубля на столовую не было.

— Передовики труда, стакановцы, гагановцы и буденовцы.

Это Любка. У нее, наверное, даже лифчики с чулками заграничные. Она выделяется среди нас, как белая лебедь среди серых уток. Она не так красива, как Наташка, но ярко и со вкусом одевается, едка на язык, неприступна и от этого все мы вздыхаем по ней, а не по простоватой Наташке с ее грудью, огромными серыми глазами и копной рыжих волос.

Любка небольшого роста, с короткой стрижкой, маленьким носиком и пухлыми губами в перламутровой помаде. Она говорит медленно, растягивая слова, ее зеленые с поволокой глаза сверлят собеседника, который теряется, начинает запинаться и потом долго мучается, что не сумел сострить ей в ответ. Он уже дома придумывает достойные слова, полночи думает о Любке и потихоньку начинает в нее влюбляться.

— Нет, — Казан прерывает поток моих мыслей, — любви достойны только волшебники.

— Точно! — говорит Любка. — Мне таких нужно два. Одного для учебы, другого для личной жизни.

— Если бы мне волшебник шубу подарил, то я бы его полюбила.

Это Нина. Она живет в общежитии на стипендию. Раз в месяц получает из дома большие посылки с фруктами, салом и какими-то свертками. Голос у Нины тихий, ласковый. С ней дружат все и никто одновременно. Все знают, что Нина хорошая, но не знают, о чем с ней разговаривать.

— Про волшебников подробнее.

Это наши парни. Они все хотят любви и приготовились слушать, как надо стать волшебником. Это интереснее, чем аксогональные проекции и прочая ересь.

— Быть волшебником — это угадывать и выполнять желания женщины, — говорит Казан. — Она еще сама не знает, чего хочет, а ты уже это достал и принес на блюдечке.

— Аааа… — протягивает Генка. — А если денег нет на то, что она хочет?

— Тогда выбирай для своего волшебства женщину поскромнее, — советует Любка. — Внуши ей, что она хочет мороженого, и вперед.

— Девушка правильно говорит, — Казан не в состоянии запомнить наши имена и называет всех юношами и девушками. — Одни способны жар-птицу из-за синего моря привезти, а другие могут купить курочку на рынке, и женщина будет счастлива.

— Я согласна на курочку, — говорит Нина. — Любовь за курочку не обещаю, но супчик сварю. Ген, ты мне курочку купишь?

— Нет! — Генка решителен. — Я должен был угадать про курочку, а ты тут сама напрашиваешься.

— Очень мне нужно напрашиваться, — обижается Нина и сжимает ладонями покрасневшие щеки.

— Так! — говорит Казан. — Отдохнули? Пора за дело. Теперь рассмотрим…

Прошло несколько лет. Однажды вечером я ехал в электричке и увидел Любку. Она сидела около окна и безучастно смотрела на мелькающие за стеклом фонари. Я знал, что Генка все эти годы пытался ухаживать за Любкой, но она неизменно была язвительной и неприступной. Ее основная жизнь протекала в компаниях «золотых» мальчиков, у которых были машины и настоящие американские джинсы. Они возили Любку на закрытые курорты, на просмотры новых фильмов, где собирались избранные, и играли с ней в теннис на зимних теплых кортах. Любка даже побывала замужем, но недолго. Деталей я не знал, да особо этим и не интересовался.

— Ты откуда? — спрашиваю я Любку, присаживаясь рядом с ней.

Любка поворачивается и улыбается. Она искренне рада видеть меня. Я замечаю, что ее дубленка уже не раз побывала в чистке, а этот мохеровый шарф я помню еще с института. Под глазами надулись синие мешочки, ее любимая перламутровая помада заменена на какую-то темную. Но в глазах блестят искорки, она, не отрываясь, смотрит на меня.

— Я от Генки, он опять пьяный. Спать его уложила и уехала.

— Так вы все-таки вместе?

Любка молчит и начинает рассматривать свой маникюр. Потом она вздыхает и говорит:

— Он, когда выпьет, всегда мне звонит. Жалкий такой. Когда я одна, то иногда к нему приезжаю. С ним просто, ему много не надо. Погладишь его, он улыбнется и уснет. И мне легче становится, как будто больного друга навестила. Он ведь так и не женился, все меня ждал, сейчас кому он такой нужен?

— Да, волшебника из него не получилось, — говорю я. — Помнишь Казана?

— Помню, — отвечает Любка. — Казан был прав, мы любим только волшебников.

— Так Генка стал волшебником?

— Да… Когда я к нему приезжаю, то знаю, что кроме портвейна и чая у него ничего нет. И мне хочется только портвейна и чаю с вареньем. Выйду на улицу — мне хочется кофе. А у него хочется чаю. Сложно это… У нас, девушек, всегда все сложно.

Электричка приехала на Ярославский вокзал. Мы стоим в метро возле эскалаторов. Любке надо на Кольцевую линию, мне — на Радиальную. Я смотрю на морщинки в уголках Любкиных глаз. Она устала и не скрывает этого.

— А Генка настоящий, много лучше других, — медленно произносит она. — Только чудес он может делать маловато. Ты меня понимаешь?

Я киваю, целую ее и иду к своему эскалатору. Взявшись за блестящий поручень, я оборачиваюсь и вижу, что Любка машет мне рукой. Я тоже машу в ответ. Она поворачивается, и ее заслоняет вдруг нахлынувшая толпа.

Больше Любку я никогда не видел. А Генка так и не женился.

Лилии и амариллисы

Я долго не мог понять, что меня напрягает. И почему я чувствую себя постоянно виноватым. Наверное, я виноват, что уезжаю в командировку. Почему-то любая моя поездка рассматривалась как дополнительный отпуск.